Сплетаемся в объятьях братских

Любимый гомофорсером отрывок из "Дня опричника" Владимира Сорокина. Сей отрывок повествует об ебущихся "гусеницей" опричниках. Анон не мог пройти мимо такой годноты и подогнал пасту под всевозможную тематику. Паста активно используется в войнах пидомеров и гомонордов, а иногда с помощью неё высмеивается и сам гомофорсер.

Варианты

Оригинал

...Сплетаемся в объятьях братских. Крепкие руки крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Банщики между нами суетятся с горшками глиняными, мазью гатайской полными.Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные банщики аки тени, ибо не светится у них ничего.

— Гойда! — восклицает Батя.

— Гойда-гойда! — восклицаем мы.

Встает Батя первым. Приближает к себе Воска. Вставляет Воск в батину верзоху уд свой. Кряхтит Батя от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Воска Шелет, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Воск утробно. Шелету Серый заправляет, Серому — Самося, Самосе — Балдохай, Балдохаю — Мокрый, Мокрому — Нечай, а уж Нечаю липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата левокрылого левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у Нечая. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Нечай даже не крякает: привык, опричник коренной. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу бородою. А уж ко мне Бубен пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Бубен, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Нечая. Бубен кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем китайцы уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друг друга усладить, и врагов России наказать. Собирается, сопрягается гусеница опричная. Ухают и кряхтят позади меня. По закону братства левокрылые с правокрылыми чередуются, а уж потом молодежь пристраивается. Так у Бати заведено. И слава Богу… По вскрикам и бормотанию чую — молодых черед пришел. Подбадривает Батя их:

— Не робей, зелень!

Стараются молодые, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им банщики темные, направляют, поддерживают. Вот предпоследний молодой вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

— Гойда! — кричит Батя.

— Гойда-гойда! — гремим в ответ.

Шагнул Батя. И за ним, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Батя нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплою водою наполняется, заместо ледяной.

— Гойда! Гойда! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.

Идем за Батей. Идем. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.

— Гойда! Гойда!

Входим в купель. Вскипает вода пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружается Батя, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница опричная в купель. И встает. Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри молодецкие, закряхтели опричники. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется вода вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

— Гойда-а-а-а-а-а-а-а!!!

Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.

— Гойда-а-а-а-а!!!

Реву в ухо Нечая, а Бубен в мое вопит:

— Гойда-а-а-а-а!!!

Господи, помоги нам не умереть… Неописуемо. Потому как божественно. Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лонгшезах-лежаках после опричного совокупления. Свет включен, шампанское в ведерках на полу, еловый воздух, Второй концерт Рахманинова для фортепиано с оркестром. Батя наш после совокупления любит русскую классику послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.

Альтмерская версия

Сплетаемся в объятьях братских. Крепкие руки талморские золотистые тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-эльфийски, без людских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Пленные норды между нами суетятся с горшками малахитовыми, маслом саммерсетским наполненными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют плененные норды аки тени, ибо не светится у них ничего.

— Талмор! — восклицает Эленвен.

— Альдмерский Доминион! — восклицаем мы.

Встает Эленвен первая, Первый Эмиссар, госпожа знатная. Приближает к себе Ондолемара. Вставляет Ондолемар в Эмиссара уд свой. Кряхтит Эленвен от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Ондолемара мастер Рулиндил, вставляет ему смазанный рог свой. Ухает Ондолемар утробно. Рулиндилу Эстормо заправляет, Эстормо - Ванусу, а уж Ванусу липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата альтмерского левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у брата Вануса. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Ванус даже не крякает: привык, талморец истинный. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу черным карапасом. А уж ко мне Анкано пристраивается. Чую верзохой эбонитовую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Анкано, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, дробящее оружие прокачивая. Стону в ухо Вануса. Анкано кряхтит в мое, руками талморскими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — все мы альтмеры чистокровные и благородных кровей. Есть чем и друг друга усладить, и врагов Талмора наказать. Собирается, сопрягается гусеница талморская. Ухают и кряхтят позади меня. По закону эльфийскому альтмеры с альтмерами чередуются, а уж потом босмеры пристраиваются. Так у Талмора заведено. И слава Аури-Элю...

По вскрикам и бормотанию чую — босмеров черед пришел. Смущаются, робкие - недавно в Доминион вступили! Приверженцы Пакта Зеленого. Подбадривает Ондолемар их:

— Не робей, зелень!

Стараются босмеры, рвутся друг другу в верзохи тугие. Помогают им каджиты мохнатые, тоже члены Доминиона, направляют, поддерживают. Вот предпоследний босмер вскрикнул, последний крякнул — и готова гусеница. Сложилась. Замираем.

— Талмор! — кричит Эленвен.

— Альдмерский Доминион! — гремим в ответ.

Шагнул Эмиссар. И за ней, за головою гусеницы двигаемся все мы. Ведет Эленвен нас в купель. Просторна она, вместительна. Теплым вином наполняется, заместо ледяного.

— Талмор! Талмор! — кричим, обнявшись, ногами перебирая.

Идем за Эмиссаром. Идем. Идем гусеничным шагом. Светятся муде наши, вздрагивают уды в верзохах.

— Доминион! Доминион!

Входим в купель. Вскипает вино пузырями воздушными вокруг нас. По муде погружаются меры, по пояс, по грудь. Входит вся гусеница талморская в купель. И встает.

Теперь — помолчать время. Напряглись руки мускулистые, засопели ноздри эльфийские, закряхтели талморцы. Сладкой работы время пришло. Окучиваем друг друга. Колышется вино вокруг нас, волнами ходит, из купели выплескивается. И вот уж подступило долгожданное, дрожь по всей гусенице прокатывается. И:

— Талмор!!!

Дрожит потолок сводчатый. А в купели — шторм девятибалльный.

- Доминион!!!

Реву в ухо Анкано, а Анкарион в мое вопит:

— Талмор!!!

Аури-Эль, помоги нам не умереть.

Неописуемо. Потому как божественно.

Райскому блаженству подобно возлежание в мягких лежаках после альдмеро-доминионского совокупления. Свечи зажжены, напитки в кубках на полу, свежий воздух, крики пытаемых нордов. Эмиссар наш после совокупления любит вопли почитателей Талоса послушать. Возлежим расслабленные. Гаснут огни в мудях. Пьем молча, дух переводим.

Нордская версия

...Сплетаемся в объятьях братских. Крепкие руки крепкие тела обхватывают. Целуем друг друга в уста. Молча целуем, по-мужски, без бабских нежностей. Целованием друг друга распаляем и приветствуем. Банщики между нами суетятся с горшками глиняными, мазью алинорской полными. Зачерпываем мази густой, ароматной, мажем себе уды. Снуют бессловесные банщики аки фалмеры, ибо не светится у них ничего.

— Скайрим для нордов! — восклицает Ульфрик.

— Скайрим для нордов! — восклицаем мы.

Встает Ульфрик первым. Приближает к себе Галмара Каменного Кулака. Вставляет Галмар в Ульфрикову верзоху уд свой. Кряхтит Ульфрик от удовольствия, скалит в темноте зубы белые. Обнимает Галмара Торуг Солнцененавистник, вставляет ему смазанный клык хоркера свой. Ухает Галмар утробно. Торугу Арральд заправляет, Арральду — Хьорнскар, Хьорнскару — Истар , Истару — Торальд, Торальду — Бьорн, а уж Бьорну липкую сваю забить и мой черед настал. Обхватываю брата-норда левою рукою, а правой направляю уд свой ему в верзоху. Широка верзоха у Бьорна. Вгоняю уд ему по самые ядра багровые. Бьорн даже не крякает: привык, истинный норд. Обхватываю его покрепче, прижимаю к себе, щекочу бородою. А уж ко мне Ралоф пристраивается. Чую верзохой дрожащую булаву его. Увесиста она — без толчка не влезет. Торкается Рало, вгоняет в меня толстоголовый уд свой. До самых кишок достает махина его, стон нутряной из меня выжимая. Стону в ухо Бьорга. Ралоф кряхтит в мое, руками молодецкими меня обхватывает. Не вижу того, кто вставляет ему, но по кряхтению разумею — уд достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем данмеры уды обновили, укрепили, обустроили. Есть чем и друга усладить, и врагов Скайрима наказать. Собирается, сопрягается гусеница нордская. Ухают и кряхтят позади меня. По закону братства Клинки Бури со Снежными Молотами чередуются, а уж потом Ледяные Жилы пристраиваются. Так у Ульфрика заведено. И слава Талосу…

Гомофорсерская версия

...Сплетаемся в усилиях гомофорсерских. Крепкие руки крепкие клавиши нажимают. Печатают гомопасты. Молча печатаем, по-мужски, без бабских нежностей. Взаимными обвинениями друг друга распаляем и приветствуем. Барды между нами суетятся с балладами пидорскими, рассказами гейства полными. Берем пасты мерзски, отвратительные, мажем ими тред. Снуют обычные аноны аки шизики, ибо не интересны их обсуждения.

— >пронзительный вскрик пидомера! — восклицает гомонорд.

— >простонал гомонорд, демонстрируя всем свою честь! — маневрирует пидомер.

Пишет гомонорд первым. Обвиняет в пидорстве пидомера. Отвечает пидомер гомонорду колким замечанием своим. Кряхтит гомонорд от недовольствия, скалит в монитор зубы белые. Оскорбляет пидомера пидоргард, постит ему кривой меч свой. Ухает пидомер раздасадованно. Пидоргарда каджипед в пидорстве обвиняет, каджипеда — импераст, импераста — заклыкан, заклакана — Сосет-свой-хуй, Сосет-свой-хуй — брепидор, а уж ему мерзкую пасту запостить и мой черед настал. Обхватываю мышь левою рукою, а правой строчу пасту мерзкую ему в тред. Утонул тред в гомофорсерах. Вгоняю пасту по самый бамплимит. Никто даже не репортит: привыкли, истинные тесачеры. Строчу ещё одну отвратительную пасту, обрамляю ею тред. А уж меня гоммобал в гействе обвиняет. Вижу на мониторе гомокартинку его. Мерзостна она — не сблевать не получится. Строчит гоммобал, топит тред блевотными картинками своими. До самых кишок достает отвратительность их, стон нутряной из меня выжимая. Пишу зеленым текстом в ответ брепидору. Гоммобал пишет мне, руками заляпанными клавиатуру обхватывает. Не вижу того, кто пишет ему, но по гринтексту разумею — гомофорсер достойный. Ну, да и нет среди нас недостойных — всем барды баллады написали, укрепили, извратили. Есть чем и друга обвинить, и мимотесачера удивить. Собирается, сопрягается гусеница гомофорская. Ухают и кряхтят по всему треду. По закону братства гомонорды с пидомерами чередуются, а уж потом и остальные пристраиваются. Так у гомофорсеров заведено. И слава Херу Войны...

Вампирская версия

Утеряна в ан(н)алах тесача.

Автор: Архивариус Вопросов Треда